Сижу в ночи, курю, реву, а на соседних шести сотках умирает кот, которого я очень любила.
Это его хозяйка привезла специально, чтобы умер на родной даче. Я промолчу о том, что думаю по этому поводу. Лучше расскажу о коте, которого до минувшего дня помнила здоровенным роскошным красавцем.
Белоснежный, пушистый, очень крупный и какой-то по-детски распахнутый навстречу людям. У нас был ритуал: когда он шел мне навстречу, я хваталась за сердце, закатывала глаза и возопляла: "Боже, Мусик, как ты прекрасен!" - и он как подкошенный шмякался на бок и подставлял всего себя под почесухи. Зрители ржали. Но ржачка ржачкой, а кот действительно был чудесный - доверчивый, нежный и всегда на позитиве.
Потом его перестали привозить, и мы лет пятнадцать не виделись.
А сегодня я гладила еще дышащее крошечное тельце, эти хрупкие косточки, едва прикрытые поредевшей белой шерстью, и казавшуюся непропорционально огромной голову, и говорила ему сквозь ком в горле: как ты прекрасен, Мусик! Иди легко. Пожалуйста, иди легко.
Я не знаю, слышал ли он меня, узнал ли мой голос и нашу с ним кодовую фразу. Может, где-то что-то в нем и отозвалось, у кошек ведь очень цепкая память. Впрочем, какая разница...
Иди легко, прекрасный Мусик.